Бешеный Лис - Страница 75


К оглавлению

75

– Чего?

– Ну писанины же много будет: сколько товару пришло, сколько ушло, сколько на хранении лежит, сколько с кого получить надлежит, у кого какие недоимки. Да ты же сам у погостного боярина это все видел. Опять же воеводский суд: допросные листы, приговоры, виры и прочее. Еще лавка дядьки Никифора, за этим тоже глаз нужен…

– Чур меня! – Дед замахал на Мишку руками. – Сгинь, нечистый! – Было совершенно непонятно, дурачится он или всерьез.

– Да ты что, деда? Это всего-то человека три: писарь, казначей, ну и приказчик еще. Дядька Никифор их тебе подберет.

– О-о-ох, Господи, за что Ты меня так? Чем провинился перед Тобой раб Твой Кирилл?

Мишка не удержался и съехидничал:

– А за гордыню. Захотел возвеличиться – неси свой крест не ропща.

– Наливай, Лавруха, пропали мы с тобой! Смерть нас ждет лютая и помрачение рассудка… А тебе чего надо?

Мишка обернулся и увидел в дверях стоящую столбом Аньку-младшую.

– Это… – вымолвила дева. – Как его…

– Да говори ж ты, дурища! – прикрикнул дед. – Чего приперлась?

– Это… Мама обедать зовет.

– Некогда нам! Сюда несите, и пива еще! – Дед замахал на Аньку рукой. – Пошла, пошла!

Мишка наконец разобрался в подоплеке дедовых причитаний и деланого ужаса перед свалившимися на него вместе с воеводством проблемами. Не так уж сотник Корней был и пьян, просто-напросто Мишка перегрузил его информацией, к тому же непривычной. Деду нужен был длительный тайм-аут, чтобы все обдумать, взвесить и сформулировать уточняющие вопросы. Может быть, и для того, чтобы получить дополнительную информацию из каких-то других источников. Короче, пора было закругляться, иначе дед прекратит паясничать и начнет злиться, а это делу никак не поможет.

– Деда, да мы главное вроде бы все уже обговорили. Кое-что еще осталось, но это можно и потом.

– Да? Слава тебе господи, – искренне обрадовался дед, подтверждая Мишкины предположения, – я уж думал, и до вечера не кончим. Тогда пошли обедать.

Сказать оказалось легче, чем сделать. Лавр изрядно намучился, помогая деду прицеплять протез, а потом сопровождая двух хромых вниз со второго этажа. Спускаться по лестнице на костылях оказалось страшно неудобно, да еще пиво, не ко времени, ударило в голову. На последних ступеньках Мишка все-таки сковырнулся, и лететь бы ему носом в пол, если бы Лавр не подхватил под мышки.

Во дворе разошлись: Лавр пошел к себе, дед решил заглянуть к Немому, и Мишка остался один. Откуда-то вывернулась Анька-младшая, вся прямо-таки вибрирующая от любопытства.

– Минька, а Минька, а чего вы там ругались-то так долго? Я как ни подойду, дед как зверь рычит, да еще тебя утопить в пиве грозился.

«Блин, ну почему в таком роду старшая дочь такая дура? Мы там больше двух часов сидели, и что же, все время ругались? Ну погоди!»

– Ты только не пугайся, Аня, – начал он заговорщицким тоном. – Все, может, и обойдется еще.

– Ой, а что такое?

– Да, понимаешь, такое дело… – Мишка сделал вид, что не решается сказать страшную правду. – В общем… Бурей к тебе сватается!

– А? – Анька-младшая прижала ладони к щекам. – Ой, мамочка…

– Ну мы с дядькой Лавром, конечно, отговаривали, мол, урод и старый уже. А дед – ни в какую! – продолжал накручивать ужас Мишка. – Серафим Ипатьич, говорит, потомок первого сотника Харальда, нам с таким породниться – честь великая! Короче, хочет отдать тебя за Бурея.

– А… А чего он про смерть лютую кричал?

– Ты что, Бурея не знаешь? – Мишка горестно понурился. – Если откажем… Сама понимать должна.

– Ой, мама, мамочка!!!

Из глаз Аньки брызнули слезы, она подхватилась и кинулась бежать куда-то между многочисленных построек.

«Вот так-то, лахудра, будешь еще над воинскими обычаями хихикать».

Мишка сплюнул и пошкандыбал на костылях в сторону семейной избы.

Глава 2

Первые числа апреля 1125 года. Село Ратное

Дед действительно перебрал с пивом и после обеда прилег вздремнуть, а Мишка решил навестить отца Михаила. Роська с санями уже привычно исполнил роль водителя начальственного лимузина, с шиком подкатив к крыльцу церковного дома. Помог Мишке выбраться из саней и, как и положено начальническому водиле, остался ждать на улице.

– Господи Иисусе Христе…

Уже привычно подняв руку для крестного знамения, Мишка так и застыл в изумлении: запущенное холостяцкое жилище отца Михайла, по определению отличающееся от медвежьей берлоги только наличием мебели и отопительных приборов, преобразилось самым чудесным образом.

Полы и стены чисто вымыты, выскоблены чуть ли не добела. На полу расстелены половики. Печка побелена, и от нее веет вкусной смесью запахов ухи, пшенной каши и топленого молока. Чистейшая до стерильности посуда аккуратно расставлена на одной полке, а на другой, строго по ранжиру, выстроились книги. Даже шахматы на клетчатой доске расставлены хоть и неправильно, но аккуратно.

Какая-то незнакомая девка заканчивает застилать постель, а сам отец Михаил, умытый и причесанный, благообразный, словно иконный лик, лежит на лавке в свежайшей белой рубахе, укрытый теплым одеялом из волчьих шкур.

Были и еще какие-то приятные изменения, придавшие дому уют, но Мишка сразу их даже и не заметил. Просто-напросто дом стал другим.

Из ступора его вывел громогласный голос тетки Алены:

– Ну, чего встал? Ноги вытер? Проходи. Отче святой тебя заждался, уже два раза спрашивал. Хотя погоди-ка! Сейчас.

Тетка Алена подхватила на руки мгновенно запунцовевшего от смущения монаха и легко, словно ребенка, перенесла с лавки на постель.

75