– Чего сказать-то хотел, Корней? – повторил обозный старшина.
– Илюха твой отличился, надо бы наградить.
– С чего награждать-то? – Бурей даже и не глянул на Илью. – Или долю обозу увеличишь?
– Ты же знаешь, – пожал плечами дед, – против обычая никто не пойдет.
– Ну так что тогда?
– Зайди ко мне, как приедем, поговорим.
– Как приедем, тебе не до того будет: этакую прорву народу пристраивать придется, а потом у тебя настроение пропадет, обозник, по сравнению с другими делами, мелочью покажется, да и забудется. Что, не так?
Авторитетов для Бурея не существовало, он и с князем, наверно, так же разговаривал бы. За свою жизнь обозный старшина пережил столько унижений и несчастий, что не боялся никого и ничего. Как дразнили его в детстве ровесники, как насмехались в юности девки, как ненавидели и боялись холопки…
– Кхе! Ладно, тогда по-другому сделаем. Лавруха весь ратнинский обоз поднял и сюда гонит. Надо из городища сено и прочий корм для скотины забрать, а потом все там сжечь.
– Знаю, – кивнул Бурей, – сам с ними пойду.
– Вот и возьми Илюху с собой, там еще пошарить можно, не все же с собой увезли, глядишь, и найдется что для хозяйства.
– Возьму. Что найдем – наше?
– Да, – согласно кивнул дед, – мы свое уже взяли. Потом все подожжете.
– А если люди попадутся?
– Возьмешь – твои будут. Охрану дать? – Было заметно, что деду очень не хочется отпускать с Буреем ратников, которых и так было мало, но не предложить он не имел права. Бурей это, конечно же и сам понял, поэтому лишь махнул рукой:
– Сами управимся.
– Деда, можно мне сказать? – Мишка приподнялся на локтях.
– Не встревай, сопляк. – Бурей коротко обернулся в Мишкину сторону. – Старшие разговаривают, жди, пока спросят!
– А он не тебя и спрашивает, Буреюшка, угомонись, милый. Говори, Михайла.
– Ну я тогда пошел. – Бурей развернулся, собираясь уйти.
– Стой, где стоишь! – скомандовал дед. – Я тебя отпускал? Ладно, молодые распустились, ты-то чего?
– Недосуг, дел много.
– Ничего, подожди. Михайла, бывает, и дело говорит. Ну, Михайла?
– Ты вот про охрану сейчас сказал, а Илья мне рассказывал, как, бывает, обозы громят. Я и подумал: дать бы обозникам самострелы. Сильным быть не нужно, научиться можно быстро, а несколько десятков выстрелов – это ж сила! Илья из моего попробовал стрельнуть, получилось.
– Что скажешь, Бурей?
– Игрушка, Корней. Я против.
– Дядька Бурей…
– Я тебе не дядька!
– Серафим Ипатьич! Да если хоть несколько жизней самострелы спасут, и то хорошо, а если удачно получится, то и вообще к обозу ворогов не подпустите.
– Много ты знаешь про обозы…
– Корней, Корней, ты глянь! – С той стороны, откуда в Мишку стрелял лучник, быстрыми шагами приближался Лука. – Корней, что твой Михайла творит! Скоро все мои лучники к нему учиться убегут. Ты только глянь!
В руке Лука Говорун держал обычный лук-однодеревку, какими пользовались лесовики. Но этот лук отличался от остальных тем, что был изуродован попаданием самострельного болта. Чуть выше середины древка кусок дерева был вырван, и от этого места шла трещина почти на две трети длины всего лука.
– В темноте, на слух – и так попасть. Михайла, ты как это?
– Так же, как и он. – Мишка показал треснувшее ложе самострела с застрявшим в нем наконечником стрелы. – Наверно, одновременно выстрелили.
– Дай-ка!
Бурей забрал у Мишки самострел, повертел в руках, без видимого усилия отжал рукой рычаг, щелкнул спуском.
– Значит, не врут, что он уже десяток народу из этой штуки уложил? – Демонстративно игнорируя Мишку, Бурей обращался с вопросом к деду.
– Не врут, – подтвердил сотник.
– Что, Корнеюшка? – Бурей неожиданно ощерился. – Лисовина растишь?
– Внука ращу! – Дед вызывающе выпятил вперед бороду. – Ты что, передумал?
– Наоборот. Игрушка, конечно, убойная, и давать ее в руки детям… твое дело, Корней. А обоз вооружать – себе дороже. Тебе лишняя морока, а обозу – смерть.
– Ну-ка, ну-ка, объясни.
– У сопляка в башке ветер, так это и должно так быть, а ты-то где ум растерял?
– Бурей! – грозно прикрикнул дед.
– Сорок лет уже, как Бурей, а из ума не выжил. – Дедов окрик не возымел на обозного старшину ни малейшего действия. – Вы вооруженных обозников обязательно в сечу потянете, сзади вас прикрывать. Тут им и конец. Воевать они не обучены, доспехов не носят, стрельнут по разу и полягут все. Не дам своих людей гробить! Довели сотню до оскудения, теперь убогими дырки латать хотите? – Бурей потряс в воздухе огромными кулаками. – Не дам! А если у кого из своих эту игрушку увижу, об его же хребет и разломаю!
– Кхе!
– Не сказал твой сопляк в этот раз дела, подождем, может, в другой раз повезет. Пошел я, забот полон рот.
– Ступай, Буреюшка, Бог в помощь…
Неожиданно Мишке в голову пришла интересная мысль, и он тут же обратился к десятнику лучников:
– Дядька Лука…
– Помолчал бы! Стреляешь ты, Михайла, слов нет, ловко, а…
– Бурей сам нам на помощь вызвался, – перебил Мишка, – или ты ему приказал?
Дед с Лукой многозначительно переглянулись.
– Все-таки сказал дело твой внучок, Корней. Только… Бурей же Пимена не любит…
– Он никого не любит, а себя самого больше всех, – философски заметил дед. – Пойдем-ка, Лука, мне уже третий раз пеняют, что сотня до полной убогости дошла.
– А мне – второй.
– Так вот, пора бы нам, кому на это не наплевать…
Дед с Лукой неторопливо пошли в сторону от Илюхиных саней, и голоса их перестали быть слышны, но Мишка и так догадывался, о чем у них сейчас идет речь. Похоже, возвращение деда на должность сотника было вовсе не безоблачным и одобряли это далеко не все.