– Но мужа-то она выручила!
– Да ублажила Мономаха по-бабьи, и весь сказ! Такую лихую бабу любому мужику… Гм… – Дед покосился на Мишку. – Лестно…
– Да, это верно… – Федор мечтательно завел глаза и посветлел лицом, видимо вспомнив что-то приятное. – Лихие бабы, они… – Боярин, так же как только что дед, покосился на Мишку и примолк.
«А сказка-то, если помните, сэр Майкл, до третьего тысячелетия дожила. Про Забаву Путятичну, победившую князя Владимира Красно Солнышко в конных состязаниях, побившую в поединке несколько дружинников зараз и перепившую на пиру самых крутых выпивох. Только вот „Владимир Красно Солнышко“ – собирательный образ Владимира Мономаха и его прадеда – Владимира Святославича Святого, крестившего Русь. Эх, такую легенду лорд Корней опошлил!»
– Не сходится у тебя, Федька! – прервал Мишкины размышления дед. – То ты говоришь, что новгородцы за Мстислава горой стоять будут, то – что против сына его взбунтовались и наказание претерпели. Не сходится.
– Невнимательно слушаешь, Кирюха, я сказал: если не мечами новгородскими, то их угрозой. Ярослав Мудрый тоже с новгородцами разругался, но, когда понадобилось, сумел помириться. Мстислав не дурнее прадеда своего, даст Новгороду какие-нибудь льготы, еще чем-то ублажит… Он в Новгороде почти всю жизнь прожил, знает, чем новгородцев удоволить. Поэтому угроза есть, и никто из князей рисковать не решится – судьбу Святополка Окаянного повторять никому не охота.
– Тогда опять не сходится! – гнул свое дед. – По твоим словам, все мирно должно пройти, а ты сам про кровь говорил!
– И опять ты меня невнимательно слушал! Стареешь, Кирюша, стареешь…
– Сам больно молодой. – Дед обиженно насупился, но было видно, что не всерьез. – Давай уж объясняй, «Федька Премудрый».
– Я согласился с тобой, что кровь будет, но сказал: не сразу. Первая кровь будет привычной. Половцы после смерти Мономаха обязательно воспрянут и нового великого князя на прочность попробуют. Но Мстислав с братьями их быстро в разум приведут, не впервой. Вторая кровь… – Боярин Федор немного помолчал, барабаня пальцами по столу и что-то прикидывая про себя. – Вторая кровь будет чуть позже – в Полоцком княжестве. Если уж Мономашичи решатся всю Русь под себя нагибать, то начнут с Полоцка. Эту язву и правда надо с корнем выжигать, мира у Киева с Полоцком уже никогда не будет. К тому же у Мономашичей своих сыновей взрослых полно, а тут целое княжество освободится, будет куда детишек пристроить. В общем, Кирюха, все полоцкие князья (сколько их там, пятеро, что ли?) повторят судьбу Всеслава Полоцкого и Глеба Минского – либо в поле полягут, либо в киевских порубах сгниют.
– Гм… Сурово мыслишь, Федор…
– Кирюш, ты что, и впрямь стариком стал? Не понимаешь?
– Да все я понимаю, Федька! – Дед досадливо поморщился. – Война рядом с племяшом моим пройдет – Славкиным сыном. Не дай бог, полоцкие князья его на свою сторону перетянут, Мономашичей-то ему любить не за что.
– Ну и как спасать будем Вячка?
– Придумаем… Время еще есть. – Дед вопросительно глянул на друга. – Есть ведь, Федя?
– Ну… – Федор поколебался. – Пока с половцами разберутся, пока другие неурядицы утрясут… Года два, Кирюша. Думаю, что года два у нас есть.
– Вот и ладно. Мы с тобой не старые еще, два года, бог даст, проживем. А там вон и Михайла в силу входить начнет… Да в конце-то концов! – вдруг обозлился дед. – Свой-то ум у Вячеслава должен быть, моим же сыновьям почти ровесник! Жизнь повидал, при угорском и ляшском королях покрутился… Не дите!
«Злится лорд Корней! Верный признак: не знает, что делать. А что тут сделаешь? Мономашичи старшего сына Ярослава Святополчича не могут во врагах не числить. Найдут повод и кокнут. А дед себя считает обязанным его защитить, да и Федор Алексеич, похоже, так же мыслит. М-да, дело долга и чести. Втравимся так, что костей не соберем, Мономашичи цацкаться не станут, прихлопнут, как мух. Взять бы и найти Вячеславу Ярославичу новое княжество, а дед при нем воеводой, а Федор – главой боярской думы… Бред собачий!»
– Давай дальше, Федя, чую, что про главную кровь ты еще и не начинал. Так?
– Так, Кирюша… А может, по чарочке сначала?
– Наливай. Михайла, тебе спать не пора ли?
– Деда! Мне же через два года шестнадцать будет! Вы как раз про те времена говорите, когда мне службу начинать. Дозволь остаться! Федор Алексеич! – Мишка умоляюще глянул на хозяина дома. – Ну где я еще такое услышу? Дозволь еще с вами посидеть, я же не мешаю!
– Ну что, Федя, пусть остается? Ладно, сиди слушай, мотай на у… На что ты там мотаешь?
– На… – Мишка с трудом сдержал лезущее наружу слово. – На палец мотаю, деда.
– Это ты зря! – Боярин Федор хихикнул и подмигнул деду. – Руки у воина должны быть свободны, на другое место мотать надо!
– Там уже не помещается! – Мишка все же не удержался. – Не дорос еще до ваших статей!
Га-га-га! Корней с Федором дружно загоготали, потом с удовольствием опрокинули чарки и принялись закусывать.
«Ну что за мужики! Только что о смертельных, без преувеличения, делах говорили, а теперь ржут, как жеребцы. Привыкли всю жизнь по краю ходить, а в перерывах оттягиваться… Федор, конечно, прибедняется, что не воин. Попробуй столько лет сидеть в глухомани, дань с язычников собирать и живым остаться. Но берет явно не силой – на погосте всего-то десятка три ратников, и из них половина – княжьи, а половина – боярская дружина самого Федора. Умен, слов нет, умен. То-то у него деревеньки и тут есть, и на восточном берегу Случи. А семьи нет, ни жены, ни детей. Что-то не так, надо бы деда потом выспросить или мать».